написано на греческом и впоследствии переведено на саидский диалект коптского языка, который сам является неким диалектом греческого – что-то вроде суржика. То есть, писалось все это точно не апостолами, неграмотными галилейскими рыбаками из забытой Богом окраинной провинции Римской империи, говорившими (и вряд ли писавшими) на арамейском. При этом, если отбросить натужные поиски глубинных тайных смыслов, связующих этот набор речений и диалогов якобы тайным смысловым подтекстом и отнестись к чтению непредвзято, просто как к тексту, то у современного читателя – у меня – возникает стойкое ощущение достаточно хаотичного смешения отдельных, никак не связанных между собой речений, фраз, замечаний, мыслей и случайных диалогов обо всем и ни о чем – это вовсе не беседа, а набранная с бору по сосенке, где придется, куча всяких обрывков воспоминаний об Иисусе отнюдь не из первых рук. Этот текст ну никак не выглядит каким-либо стройным учением, в нем отсутствует не только внутренняя связность, не только единая композиция смысла, но и сами логии зачастую смотрятся набором случайных, не связанных друг с другом фраз: в огороде бузина, в киеве дядька.
Я лично думаю и полагаю, что это именно необработанная редактурой запись случайно набранных, что удалось найти, свидетельских воспоминаний, тех самых устных «логий Иисуса» о том, что слышали рассказчики или от Самого Иисуса или, скорее, от кого-то из учеников, а то и учеников учеников об Иисусе – то есть настолько искаженная информация, что извлечь из нее стройное и последовательное Учение все равно, что построить современный дорогой кабриолет с помощью ветра, дунувшего с автомобильной свалки.
Проще говоря, это набранная с миру по нитке разноголосица народной мудрости, записанная (на греческом) отнюдь – к сожалению – не свидетелем Иисуса, и даже не со слов Его живых свидетелей, но лишь приписанная Иисусу народной молвой. И, возможно, в ней найдутся отголоски Учения Иисуса, как зерна среди шелухи обмолота, которую придется еще провеять на ветру здравого смысла, чтобы собрать чистый урожай. Задача не простая. И усложняется еще и тем, что изначальные слушатели, ученики Иисуса, были людьми невежественными, неграмотными и малоразвитыми, принадлежавшими к низам трудового народа, а отнюдь не к верхам интеллектуальной элиты. И потому понятийный аппарат, которым они располагали, отнюдь не был достаточным для того, чтобы вместить радикально новое Учение Иисуса о Неведомом Боге, Вечной Жизни и богоподобной бессмертной участи Человека Разумного. Именно этим, я считаю, объясняется обилие того, что можно классифицировать как загадки, разгадка которых должна привести читателя к спасительному гностическому тайнознанию, о котором, как толкуют гностики, сказано в прологе ев. Фомы: «нашедший истолкование этих слов не вкусит смерти». Не думаю, что Иисус ставил своей задачей загадывать своим ученикам неразрешимые загадки без разгадок, чтобы специально запутать и помучить, или таким образом потренировать их в толковании его загадок – видимо, просто они не могли вместить то, что Он пытался сказать им, используя аналогии, которые, как Он надеялся, будут им более понятны, чем высокоинтеллектуальные философские рассуждения.
Кроме того, еще и наслоения как иудейской, так и эллинской мудрости вперемешку с мудростью гностической добавляют задачу отделения зерен Учения Самого Иисуса от плевел чужих и чуждых Ему учений, приписанных Ему ради использования Его авторитета.
И еще одно замечание. При жизни Иисус не счел нужным посвящать учеников не только в тайны небесные, но даже в то, как мир на самом деле устроен. Однако, как утверждают гностики, явившись им Воскресшим, вдруг почему-то подробно рассказал в гностических текстах библиотеки Наг-Хаммади[23] о небесном устройстве и войне богов, забыв, однако, рассказать хотя бы о том, что земля круглая и вращается в пустоте вокруг солнца. Я лично считаю гностическую премудрость, натужно навязанную Иисусу в гностических текстах подлогом не менее бесстыдным, чем иудаизирующая фальсификация синоптических евангелий, осуществленная новорожденной церковной ортодоксией на рубеже 2—3 веков. Так что чем загадочнее логии Иисуса в ев. Фомы – тем меньше веры им, как свидетельству живого голоса Иисуса. Из этого и будем исходить в нашем отборе. Из сказанного выше становится очевидным, что набранное из этого древнего евангелия можно использовать лишь как дополнение к чему-то более основательному и похожему на единое стройное логическое построение, имеющее хоть какое-то подобие учения как такового.
Такой основой, думаю, вполне может служить ев. Иоанна, представляющее собой, безусловно, более позднюю попытку объединения разрозненных воспоминаний о связанных с Иисусом событиях, дискуссиях, речениях, высказанных Им мыслях по поводу и без, объединенное общей продуманной философско-религиозной системой, на которую будучи нанизано в определенном порядке, оно превратилось в некое повествование, претендующее на историю развития Учения Иисуса, как процесса его восприятия и познания Учениками от Учителя – для того, чтобы впоследствии им самим стать его благовестниками. Такая система взглядов, безусловно, создавалась и культивировалась не один год в кругу ближайших учеников Иисуса и собравшихся вокруг них уже их учеников и последователей. Евангелие это, видимо, является трудом целого коллектива авторов, у которого, впрочем – возможно – был единый и единственный руководитель и вдохновитель, имя которого и было присвоено евангелию его имени, «от Иоанна» – или, возможно, кто-то другой, ставший Учителем апостолов после Иисуса. Есть, однако, надежда, что этим Иоанном и был любимый ученик Иисуса, Иоанн Богослов, молодой человек, запомнивший множество живых фактов и реальных событий, которые нашли свое отражение в евангелии его имени. Но есть и иная версия, ее мы рассмотрим в процессе исследования евангелия Иоанна.
Наконец, евангелие Маркиона является, скорее всего, искусственным конструктом повествования об истории проповеди Иисуса во имя объединения собранных автором сведений об Иисусе самой разной достоверности в единое целое последовательного учения Благой Вести хотя бы с помощью хронологической последовательности событий, в которую вписаны речения Иисуса. К тому же, поместив высказывания Иисуса в событийный контекст, автор стремился облегчить понимание читателями сложных, зачастую весьма абстрактных идей и философских построений Иисуса с помощью примеров из привычных житейских обстоятельств. Так что вряд ли можно всерьез воспринимать фантазийный событийный антураж этого довольно позднего в сравнении с двумя предыдущими источника, как реально происходившие события – особенно, если в двух предшествующих источниках упоминание о чем-либо подобном просто отсутствует.
В качестве сравнительного примера можно привести призвание учеников в ев. Иоанна и Маркиона. У Маркиона (2,1—11;3,13—16) (и списавших у него синоптиков, Лк5,7…) призвание учеников описано как единоразовое явление очень схематичное, реальность происходящего весьма условна. Примерно так: Иисус проповедовал, народ теснил его, он вошел в отплывшую от берега лодку и продолжал проповедь, пока не закончил. В знак благодарности велел закинуть сеть и наградил лодочников невиданным уловом – чудо! Далее молвил; идите за мной я сделаю вас ловцами человеков – и они, бросив все, последовали за ним, куда – неизвестно. Все это весьма отдает нарочитой назидательностью во-первых, а во-вторых отсутствием жизненности, стасисом, скульптурностью застывшей в мраморе сцены.
Иное описание дается «Иоанном» (Ин.1,36—51): двое из учеников Иоанна видят проходящего мимо Иисуса, на которого Иоанн Креститель указывает им как на «агнца Божия», они, заинтересованные, идут за ним, он приглашает их в гости, они проводят целый день в беседе с ним, потом, уже вечером, приводят к Нему Петра, затем, утром, Филиппа, Филипп зовет Нафанаила… – целая череда живых и очень жизненных событий. Которая приводит к образованию ближнего круга учеников, собравшихся вокруг Иисуса. Не чудесным сверхъестественным призванием – но своей волей они избрали Его сами себе в Учителя, будучи убеждены Его словами в разговоре с Ним. Он смог их не подчинить страшными чудесами, но убедить своими словами, оставив при этом выбор за ними, на их свободную волю. Не так ли должен поступать Сын Божий Отца Небесного со своими не презренными рабами, но возлюбленными братьями по человечеству?
Эта весьма правдивая жизненная сцена совсем не похожа на холодный мрамор застывшей сцены призвания учеников приведшим в ужас Петра страшным чудом лова рыб, ими пойманных.
Так что наш выбор достоверности событий оставляется за Иоанном, ему первое слово в нашем
